Ульяна Соболева - Любовь - яд [СИ]

— Анечка, очень рад вас видеть.

Нажал кнопку на селекторе:

— Принеси нам кофе. Анечка, вам с молоком? Растворимый?

Я кивнула и подошла к столу. Смотрела на Фомина во все глаза. С чего начать? Черт, это не Новицкий, а я не Инга.

— Что такое, Анечка? Вы так взволнованы? Что-то случилось?

Видит гад. Все видит: и бледность, и дрожащие ручки. Хорошо хоть глаза успела подвести снова, а то с размазанной тушью как-то не с руки соблазнять начальника колонии строгого режима. Все. Пора.

— Взволнованна. Вы обещали мне позвонить…и… я ждала и… Простите. Не важно. Я такая дура. Извините. Тут Семеныч бумагу на подпись передал.

Я открыла папку, руки заметно тряслись, но это не страшно. Пусть думает — от избытка чувств. Фомин встал из-за стола медленно, не заметил даже, как шариковая ручка упала на пол. Я наклонилась за ней, а когда поднялась, он тут же схватил меня в объятия. Сердце колотилось быстро как у пойманной птички. Фомин тяжело дышал, я чувствовала, что он смотрит в вырез моей кофточки. Вдруг подполковник привлек меня к себе и прижался губами к моей шее.

— Анечка…это я старый дурак. Это я не решался позвонить…если бы знал, что ты ждала.

Он поцеловал меня в губы, и я несмело ответила, обняла его за шею. Папка выпала из моих рук. Мы целовались, а я подсчитывала секунды и слушала, как тяжело он дышит, чувствовала его руки на своей талии. Фомин сжимал меня сильно, пылко для своего возраста. Наконец-то он выпустил меня из объятий. Его глаза блестели, он раскраснелся. Нервно потянул себя за воротник рубашки, словно, задыхаясь..

— Сегодня я подожду тебя, и мы вместе уедем домой, — сказал Фомин и многозначительно на меня посмотрел. Я стыдливо опустила глаза, наверное, именно так должна вести себя Анечка.

— Нас увидят и…сплетничать начнут говорить всякое.

— Не посмеют. Я тут любому рот заткну. Пока ты со мной — ни одна тварь тебя не обидит.

Я подняла папку с пола и протянула ему, но Фомин снова привлек меня к себе и поцеловал.

— Я не доживу до вечера, Анечка. Ты что со мной делаешь? Как это все неожиданно… как восхитительно. Какие губы у тебя сладкие.

Я отвечала на поцелуи, с трудом справляясь с тошнотой и отвращением. Рука Фомина легла мне на грудь, он попытался расстегнуть кофточку. В этот момент я задыхаясь прошептала:

— Семеныч…Чернышева в стационар посылает. Подпись ваша нужна.

— К черту подписи, иди ко мне.

Он явно не понял, что я сказала, ему удалось расстегнуть пару пуговиц, и теперь он целовал мою грудь над бюстгальтером.

— Там анализы плохие пришли. Семеныч говорит, у Чернышева почки отказывают. Его на ультразвук нужно. Там только печать и подпись…и…

Фомин поднял олову, его глаза затуманились:

— Давай подпишу…где бумаги?

Я протянула ему папку, а он одной рукой гладил мою грудь, а сам читал направление. Я тихо молилась то ли богу, то ли черту, потом решительно прижала его руку к груди и застонала. Фомин выругался, дернул меня к себе за воротник кофты, одной рукой прижал к своему телу, а другой размашисто поставил подпись на документе, потом печать и снова принялся меня раздевать.

— Анечка…милая…сладкая, как же ты пахнешь.

Я осторожно высвободилась из его рук.

— Вечером Гриша, вечером я буду вся твоя.

Без Инги не обошлось, Фомин побледнел от страсти и от предвкушения, снова поцеловал меня.

— Через два часа я освобожусь и пришлю за тобой Рыжова. Черт, я теперь работать спокойно не смогу, — простонал подполковник и посмотрел на мою полуобнаженную грудь. Я быстро застегнула пуговки, положила направление в папку.

— Всего два часа и я твоя.

Выпорхнув за дверь, я задержала дыхание и быстрым шагом пошла к двери.

— Аня!

Замерла. Сердце перестало биться.

— Да, Григорий Сергеевич.

— Семенычу передай, пусть отпустит тебя через полтора часа. Скажи — я велел. Насчет Чернышева — все по инструкции.

Я вернулась в санчасть. Передала направление охране. Там тут же засуетились, принялись готовиться. Я тем временем зашла в кабинет Семеныча, подошла к нему, приложила палец к шее прощупывая пульс — живой. Я вытащила из кармана ампулы со снотворным. Набрала жидкость в два шприца и спрятала их обратно. Подготовила документы Артура, свои бумаги, пропуск. Теперь только бы выехать за ворота.

***

— А почему с нами вы, а не Семеныч? Обычно он заключенных сопровождает. Вы ж новенькая совсем.

Рыжов в недоумении разглядывал документы.

— Плохо ему. Уснул человек. Заболел, переработался. Ничего страшного. Мне не трудно.

— Не положено новым работникам, а тем более женщине. Я сейчас Семеныча разбужу, пусть возьмет себя в руки и…

Он начинал меня раздражать. У меня осталось полчаса, ну сорок минут от силы, а он мне здесь голову морочит.

— У Чернышева вот-вот почки откажут, и главврач ваш устал до полусмерти. Ну и ладно, что новенькая, я ж не конвоиром еду. А сопровождать буду, чтобы там объяснения дать, да и больного сопровождать. Не выдумывайте.

Рыжов пару минут подумал, а потом выдал:

— Хорошо, Анечка, одевайтесь, я сам вас сопровождать буду.

Служебная машина подъехала через десять минут.

— Садитесь вперед, вам не обязательно сзади сидеть.

— Мне нужно находиться рядом с больным, у него боли сильные, если приступ начнется, кто ему поможет? Вы?

Я старалась говорить строго, как обычно разговаривают врачи и учителя. Такой тон всегда работает, должен сработать.

— Это опасно с рецидивистом рядом, — не сдавался Рыжов. Фанатик чертов как и Фомин.

— Ну, у меня такие сопровождающие, — сменила я тактику, — вы не дадите меня в обиду. Вы ведь такой сильный. Я сразу заметила, насколько вы профессиональны, мне нечего с вами бояться.

Я кокетливо положила руку на плечо Рыжова, и тот от неожиданности поперхнулся сигаретным дымом. Но, тем не менее, это сработало. Такой самоуверенный тип как Рыжов не мог, не согласится, иначе получалось, что он совсем не уверен, что сможет меня защитить.

Артура привели спустя несколько минут, в наручниках с кандалами на ногах. Его затолкали в кузов УАЗика. Рыжов и другой охранник сели по обе стороны от заключенного, а я напротив них. Закинула ногу за ногу, зная, что теперь им виден краешек моих чулок и что они наверняка смотрят на мои ноги. Машина тронулась с места. Чернышев присвистнул.

— Ничего себе ножки, да за такое зрелище я готов заболеть чем угодно.

Рыжов усмехнулся, другой охранник громко заржал, а я поправила юбку, но не сильно. Пусть смотрят, пусть потеряют бдительность.

Машина приближалась к воротам. Я искренне надеялась, что досматривать меня не станут. У меня в карманах по шприцу с лекарством, с сильнодействующим наркотиком, поддельное направление, а в санчасти Семеныч, который вот-вот очнется.